«Цифровые трансформации и глобальное общество» (Digital Transformation & Global Society, DTGS) — это международный научный форум в области междисциплинарных интернет-исследований. Миссия конференции заключается в создании представительной площадки для обсуждения вопросов, связанных с влиянием новых цифровых технологий на социальные, экономические и политические процессы. Конференция организуется совместно Университетом ИТМО и Национальным исследовательским университетом «Высшая школа экономики» (Санкт-Петербург).
Мероприятие объединяет серию специализированных круглых столов, сессий, форумов и научных семинаров. Одним из ключевых событий DTGS-2018 стала пленарная сессия с участием Стивена Коулмана (Stephen Coleman) — профессора политических коммуникаций британского университета города Лидса (University of Leeds), ведущего теоретика в области электронной демократии, политической коммуникации и новых медиа.
Участниками с российской стороны выступили ведущие исследователи в области электронного управления и политической коммуникации из Высшей школы экономики, СПбГУ и Университета ИТМО — Леонид Сморгунов, заведующий кафедрой политического управления факультета политологии СПбГУ, Олеся Кольцова, заведующая лабораторией интернет-исследований НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге, Людмила Видясова, руководитель отдела мониторинговых исследований Университета ИТМО, и Юрий Кабанов, преподаватель НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге. Они обсудили ключевые тенденции, связанные с развитием электронной демократии в России и Европе.
Опыт Европы: уроки Брексита, прямая демократия и принципы легитимного референдума
По словам Стивена Коулмана, на примере Европы видно, что за последние годы популярность приобретают механизмы прямой демократии: 36 из 47 членов Совета Европы только за последние десять лет проводили какие-либо референдумы как на локальном, так и на национальном уровне.
Как сегодня обеспечивается легитимность их результатов? Чтобы ответить на этот вопрос, эксперт привел в качестве примера два референдума, прошедшие за последние два года в Великобритании и Ирландии. Первый, получивший название Брексит, состоялся в 2016 году. Его участникам предстояло решить, останется ли Великобритания в составе Евросоюза или выйдет из него. Согласно результатам референдума, 51,9 % проголосовали за выход из ЕС. Однако явка составила 72,15 %, а это значит, что от волеизъявления отказались примерно 13 миллионов человек, что существенно искажает результаты, отмечает Стивен Коулман.
Еще один фактор, который влияет на легитимность результатов, — неоднородность выборки. За выход Великобритании из Евросоюза голосовала преимущественно менее образованная часть населения. Тогда как среди образованных жителей (в частности, жителей Лондона) количество голосовавших было ниже, приводит данные эксперт.
Обратную ситуацию иллюстрирует референдум, недавно состоявшийся в Ирландии и посвященный вопросу легализации абортов. За проведение референдума проголосовала Гражданская ассамблея страны, созданная ирландским парламентом в ответ на призывы к конституционным и политическим изменениям и, по словам экспертов, ставшая важной частью этого процесса. Ассамблее, 99 членов которой были выбраны случайно таким образом, чтобы представить ирландское население по возрасту, полу, социальному классу и географии, было предложено рассмотреть законодательство об абортах в Ирландии среди других ключевых вопросов. Также Ассамблея должна была определить, в какой форме должен проводиться референдум, и в итоге выступила за проведение голосования как офлайн, так и онлайн.
Кроме того, участники Ассамблеи определили, что референдум должен проходить в три стадии. Первая — стадия изучения, в течение которой население страны могло получить информацию, иллюстрирующую все «за» и «против» темы, выдвинутой на голосование. Вторая стадия — это стадия публичных слушаний, в течение которой вопросы по поводу референдума активно обсуждались в местных СМИ. И наконец, третья, переговорная стадия, проходила на протяжении последних двух месяцев перед референдумом.
«Мне кажется, что между этими двумя референдумами очень большая разница. И заключается она прежде всего в наличии двух главных принципов. Первый — это принцип ответственности. Если вы работаете с любой формой демократии, будь то прямая или непрямая форма, итог которой должен быть легитимен, вы должны понимать, что люди, которые принимают решения, должны быть ответственны за них. В случае с ирландским референдумом люди имели гораздо большую степень гражданской ответственности, — комментирует Стивен Коулман. — Также необходимо учесть структурное расслоение. Во время Брексита соотношение всех тех, кто использовал свой голос, было настолько неравно, что это серьезно повлияло на качество голосования. В ирландском референдуме были представлены все группы населения, которые высказались о вопросе. Голосовало больше женщин, чем мужчин, ведь это касается их репродуктивных прав. Однако при этом наблюдалась четкая выборка по социальным слоям, уровню образования и так далее».
В заключение эксперт отметил, что при рассмотрении прямой демократии не стоит исключать и проблему популизма. Именно поэтому одной из задач исследователей и специалистов является объяснение гражданам механизмов и форм участия в политической жизни.
Опыт России: почему растет популярность электронных петиций и как сделать их эффективными
Говоря о российском опыте, Олеся Кольцова, заведующая лабораторией интернет-исследований НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге, затронула тему роста популярности электронных петиций. Такая форма коллективного выражения общественного мнения развивается высокими темпами, нежели 20 лет назад, когда еще попросту не было возможностей для ее реализации. Однако в России эта система, несмотря на рост, имеет и ряд проблем, отмечает она.
В нашей стране несколько лет назад появилась платформа Российская общественная инициатива — интернет-ресурс, на котором граждане, авторизованные через поддерживаемую государством систему идентификации, могут выдвигать различные гражданские инициативы либо голосовать за таковые. Инициативы, набравшие 100 тысяч голосов, рассматриваются экспертными группами, наделенными правом рекомендовать их для рассмотрения Госдумой.
«Может показаться, что это более прямая форма демократии, тем не менее, мы видим, что из относительно небольшого количества прошедших петиций большая часть является решением локальных, частных вопросов. Между тем, такие вопросы, как, например, коррупция и другие глобальные темы, остаются за бортом», — отмечает Олеся Кльцова.
Еще одна проблема, по словам эксперта, заключается в высоком пороге для принятия петиций к рассмотрению. Если в России для этого требуется 100 тысяч голосов, то, например, в США, где численность населения более чем в два раза выше, минимальный порог — 25 тысяч человек, приводит пример она.
По словам Людмилы Видясовой, руководителя отдела мониторинговых исследований Университета ИТМО, одним из условий повышения эффективности таких платформ является более активное участие властей в их работе (результаты реализации проекта РФФИ №16-36-60035 «Исследование социальной эффективности порталов электронного участия в России»). Такое участие должно выражаться в отслеживании появляющихся там инициатив и реакции на запросы общества.
«Сейчас на платформе Российская общественная инициатива опубликовано 12 тысяч петиций. В первые месяцы существования портала, когда мы анализировали статистику публикаций, количество публикаций достигало 300-400 петиций в месяц. Через год после начала работы платформы, даже несмотря на то, что было принято и рассмотрено немного петиций, количество предложений увеличилось примерно в десять раз, — говорит она. — Эти цифры показывают, что граждане на какое-то время поверили в успешность этого механизма. Но в том случае, когда инициативы остаются без ответа, сложно говорить о консенсусе в обществе. Поэтому я считаю, что очень важно в том числе мотивировать власти в том или ином виде отвечать и реагировать на эти петиции. На примере США мы видим, что даже не такие важные политические задачи обсуждаются большим количеством людей, которые активно делятся своими решениями. Думаю, что подобные механизмы будет полезно задействовать на платформах, которые мы называем демократическими».
