Какие первоочередные задачи на новой должности вы ставите перед собой?
Институт – еще молодое образование в структуре Университета ИТМО, его можно рассматривать как стартап. Все мы здесь пока участвуем в стратегической игре «Построй институт», где главная «боевая» единица – это магистрант. Его нужно «прокачивать», развивать его навыки. Для этого необходимо, чтобы процесс обучения происходил одновременно с производством знаний. Человек, приходя сюда учиться, должен сразу погружаться в научную работу, у него должна быть выстроена последовательность действий, понимание тех задач и проектов, которые он должен решить. Кроме того, Институт должен развивать компетенции Университета ИТМО, повышать его место в мировых рейтингах.
Лучший показатель работы учебного заведения – востребованность его выпускников. Что делается в Институте, чтобы улучшить этот показатель?
Мы изучаем спрос, который есть в сферах урбанистики и промышленного дизайна. У нас есть понимание, какой специалист нужен, и привлекаем преподавателей с этим расчетом. Спрос на специалистов в этих сферах огромный. И я не говорю только про Москву или Петербург – кадровый голод чудовищный по всей России. Другой вопрос, что если мы воспитаем высокопрофессиональные кадры, то за них начнется конкуренция на внутреннем рынке. Спрос на выпускников нашего Института есть, нам приходят запросы с производств, ждут наших ребят и в правительстве Петербурга. Другое дело, что не все выпускники хотят иметь дело с административным аппаратом. Но кто-то ведь должен готовить управленцев – современных, востребованных, людей нового типа. Перед нами стоят задачи воспитать многопрофильного специалиста международного уровня.
То есть дать магистранту знания, основанные на международном опыте?
Безусловно. Необходимо встроить образовательные программы России в некую общемировую цепочку. Проведя долгое время в Европе и США, я понимаю, что там происходит и какие требования предъявляются там к специалистам по развитию городской среды и промышленному дизайну. Но это не значит, что мы будем готовить конкурентоспособные кадры для Запада. Это значит, что мы привлечем в образовательный процесс Института опыт ведущих международных вузов, перенесем в Россию проверенные приемы работы. У меня в планах перевод всех программ Института дизайна и урбанистики на английский язык. В этом нет ничего плохого, просто латынь нашего времени – это английский.
Возможно ли достичь этого международного уровня в образовании?
Ничего не мешает нам выйти на международный рынок. Расскажу одну историю. В США есть волонтерская работа в качестве пожарного-добровольца. Желающих попасть на эту должность много: для многих это служит хорошим стартом для дальнейшей работы парамедиком, потому что устроиться на эту работу сразу очень сложно. Эти волонтеры проходят подготовку и в течение двух недель работают пожарными. Такая практика засчитывается как оплачиваемый отпуск на основной работе. При этом добровольцы проходят очень жесткий экзамен. И был случай, когда молодой человек жаловался, что он, выпускник университета Беркли, не прошел экзамен. А один мой друг из Горного института, который прошел экзамен, меланхолично сказал ему: «Да, кандидатская Горного института получше будет».
Сейчас большую роль в организации городской среды играют общественные движения. Расскажите, как в США происходит взаимодействие таких движений и власти?
Больше всего времени я прожил в городе Корваллис, штат Орегон. Ранее этого город назывался Мэрисвилль. В 1860-е годы, когда в России еще только отменили крепостное право, жители Мэрисвилля собрались и решили, что город надо сделать более привлекательным, и переименовали его. То есть 150 лет назад произошел ребрендинг города. Изначально Корваллис был городом лесорубов, а потом выяснилось, что там четвертая по плодородности земля в мире. Жители стали выращивать там газонную траву. Они не могли конкурировать с производителями кукурузы, а скот бы быстро уничтожил плодородность земли. Потом власти Корваллиса выпустили закон, по которому нельзя было расширять город дальше определенной черты, чтобы не повредить земли. Они оберегали свое сокровище. В XIX веке пошла мода на университеты, и жители городка добились, чтобы у них открылся Oregon State College, который потом стал университетом. Там учился лауреат двух Нобелевских премий Лайнус Полинг. И сейчас каждый второй житель Корваллиса – кандидат наук. Позднее в городе был открыт завод компании HP, госпиталь. Это очень хороший пример того, как может развиваться городская среда и как общество может воздействовать на решения власти. Если власть не слушает народ, то люди просто выходят на митинги, а мэры долго не задерживаются на своих местах.
А как, на ваш взгляд, складываются отношения между властью и общественными движениями здесь, в Петербурге?
В Штатах для властей крайне чревато не прислушиваться к общественному мнению. Была бы гражданская ответственность, а инструментов давления на власть достаточно. Другой вопрос, что гораздо проще учитывать общественное мнение, если городок маленький. Петербург – огромный город с активными, неравнодушными жителями, и это хорошо. Я живу на Канонерском острове, и это уникальное место, которое находится одновременно и в центре города, и в некоторой изоляции. То, что происходит там, напоминает мне опыт США. В частности, волонтеры из нашего Института дизайна и урбанистики, преподаватели и магистранты, приехали на Канонерский остров убирать от мусора пляж – у властей на проведение акции не хватило денег. Теперь такая уборка стала хорошей традицией, которая поддерживается местными жителями уже не первый год. Сейчас жители официально добились того, чтобы на острове разбили парк: ЗакС утвердил рекреационную зону, губернатор подписал документ. А дальше что? Кто будет там что-то делать? Я слышал массу проектов преобразования этой зоны. В этом случае Канонерский остров хорош тем, что он похож на большую деревню, где жители могут скооперироваться и что-то предпринять вместе.
Но как же жителям влиять на власть в масштабах большого города?
Во-первых, если люди захотят что-то делать, они просто это сделают. Возьмем пример с велосипедами: если горожане действительно захотят пересесть на велосипеды, то они просто «задавят» систему своей многочисленностью. Правительство будет вынуждено подстраивать свою политику под велосипедистов. Во-вторых, в правительстве есть система централизованного городского планирования. У нас есть Генплан, есть главный архитектор, структуры, которые этим занимаются. Задача нашего Института – подготовить кадры для этой системы, создать «критическую массу мозгов», которая сможет влиять на процессы позитивным образом.
На что в первую очередь будет направлена работа этой «массы мозгов»?
Есть некоторые вещи, которые нужно решать и делать прямо сейчас, не откладывая. И это касается, скорее, технической стороны урбанистики. В конце XIX века в Петербурге использовали очень много лошадей, которые производили огромное количество навоза. И тогда любители делать вычисления выяснили, что будет, если продолжать использовать лошадей. Получалось, что к концу XX века город должен был быть по пятый этаж засыпан навозом. Таким примером я пытаюсь подчеркнуть значение городской трансформации. Чтобы мы не оказались завалены технологическим «навозом» по самые крыши, нужно готовить специалистов, которые будут смотреть на трансформации не просто с технической стороны, а спрашивать, нужно ли это жителям.
Например, мы не можем сливать в Финский залив соленую воду. А в водоемы мы должны возвращать воду лучшего качества, чем мы ее взяли. Это ненормально. И должны быть специалисты, которые будут решать, насколько адекватно то или иное решение власти или руководства какого-либо завода. Этот специалист должен разбираться не только, например, в водоочистке, но и в управленческих процессах, в городском планировании. Нам нужен своеобразный «универсальный солдат».
Наталья Блинникова,
Редакция новостного портала Университета ИТМО
