Модератор: Что можно понимать под научной коммуникацией? Возможно ли это явление в России или это пока просто мода?
Андрей: Обсуждения того, зачем нужна научная коммуникация, какое значение она имеет, одинаковы интенсивны и в России, и в Европе. Проблема заключается в том, что достаточно сложно дать какое-то конкретное определение этому феномену, отнести его к одной сфере деятельности. Научная коммуникация — это часть социологии науки или обычный менеджмент? Это часть экономики науки или политической социологии науки? Нельзя также однозначно утверждать, для кого научная коммуникация имеет большее социальное значение: для общества, бизнеса, государства?
Питер: Существует проблема с названиями и определениями. На Западе у понятия «научная коммуникация» также есть несколько значений. И важно помнить о разнице между научной коммуникацией и научной журналистикой. Для кого предназначено то и другое? Это нужно, чтобы продать науку, исследовательский институт людям, продвинуть каких-то ученых или коммерческие компании? Я знаю, что научные журналисты очень неохотно берут на себя роль таких пиарщиков. Потому что их задача — задавать вопросы, расследовать, они не те, кто просто повторяет чьи-то слова. Нужно учитывать эту разницу, если мы хотим понять всю сферу научной коммуникации и дать ей правильное определение.
Андрей: Еще здесь важно учитывать модели научной коммуникации, которые существовали раньше, в нашем случае в Советском союзе. Тогда это была пропаганда науки, причем определенных направлений и исследований, например, ядерных проектов. Вспомним проект «химизации» страны в 1960-е годы, когда было нужно, чтобы люди знали и уважали химию как науку. Для ученых и популяризаторов это не значило «продавать» науку, а скорее делиться общественным благом. Научная коммуникация — это распределение ресурсов общественного блага в пользу людей, и это даже скорее политический процесс, чем экономический.
Питер: На самом деле, на Западе история с пропагандой похожа, хотя это можно назвать скорее капиталистической пропагандой. Но, как бы ни делалась наука, принято, что она делается для общества. Редко, когда общество делает что-то для науки. На Западе специалисты говорят о том, что должен быть диалог между наукой и обществом, но его нет. И представьте себе сопротивление ученых, корпораций и университетов, если такая коммуникация начнется. Дело в том, что сейчас очень опасное время для этого. Если бы я говорил о подобном диалоге года три назад, то я просто сказал бы, что общество должно включаться в сам процесс создания науки, то есть определять, нужна ли новая технология. Это такая социологическая задача научной коммуникации. А вот сейчас отношения между наукой и обществом портятся из-за недоверия к экспертам. Чем больше эксперт вовлекается в ту или иную сферу, тем большее недоверие он вызывает. Сейчас, вообще, очень тяжело вовлечь людей в любую сферу из-за этого недоверия. Раньше спрашивали: может ли общество доверять науке? А сейчас хочется спросить, может ли наука доверять обществу?
Модератор: Вы имеете в виду, что люди лишились рационального мышления и они не могут оценивать науку?
Питер: Дело даже не в рациональном мышлении. Приведу пример, который я знаю. Например, есть синдром нечувствительности к андрогенам, когда у женщины есть и Х, и Y-хромосомы. Хромосомы показывают, что человек должен быть мужчиной, но в реальности это — женщина. Медицинский эксперт посмотрит на набор хромосом и скажет, что причина синдрома именно в них. А сами такие женщины смотрят на проблему иначе: они расценивают себя как «не совсем женщин», а медэксперт может сказать, что они — «не совсем мужчины». И это не значит, что кто-то из них не прав, просто они представили разные экспертизы, основанные на разных критериях оценки. Медэксперт будет знать, что происходит в организме такого человека с точки зрения биологии, а сам человек будет обладать жизненным опытом. Пациенты сегодня могут быть экспертами, но не в тех же вопросах, что и доктор. И очень опасно, что сейчас люди задают вопрос о том, кто же должен быть экспертом?
Андрей: Хочу добавить, что бывают два отношения к экспертам: их идеализация и идолизация. Вы доверяете им. Люди зависят от мнения экспертов. С развитием СМИ, интернета и массового образования, в том числе самостоятельного, мы наблюдаем, что обычные люди уже вовлечены в науку намного больше, чем ученые даже могут себе представить. И у людей есть свое понимание каких-то научных или околонаучных процессов о чем угодно, будь то экспедиция на Марс, адронный коллайдер или глобальное потепление. Большинство людей имеет лишь базовое образование, но, после изучения каких-либо материалов по глобальному потеплению, например, они уже могут формировать свое экспертное мнение по этому вопросу. Это ли наука? Это скорее «популярная наука. Когда вы говорите о рациональном мышлении, здесь тоже нельзя подходить к вопросу однозначно. В понимании обычного человека рациональное мышление — это когда человек принимает решения на основе здравого смысла, когда у него развита интуиция. Это не то же самое, что и рациональность в науке, где царствует экспериментальный метод. Здесь есть разница между логическим и причинным объяснением. Логическое — это когда я рассуждаю, что за, А следует В, за В — С и так далее. Причинное объяснение основано на экспериментальных данных, оно может быть неожиданным и нерациональным для тех, у кого развито обывательское рациональное мышление. Например, те же научные журналисты могут доверять ученым, полагаться на их мнение либо быть логичными и находить иные способы объяснить какие-либо явления, которые кажутся им и обществу рациональными.
Питер: Общество — это очень умный социальный институт. У него есть рациональность, но рациональность социальная. Люди знают, как получить ту или иную информацию о деятельности компаний, ученых, и они всегда смогут вовремя задать нужные вопросы. Например: почему мне говорят об этом именно сейчас? Должен ли я верить тому, что мне говорят? Может быть, здесь замешаны чьи-то интересы? И поэтому люди могут отвергнуть экспертное мнение. Обсуждая какую-то важную проблему, ученые укажут обществу на данные исследований, которые им предельно понятны и говорят о многом. А простые люди могут спросить, в первую очередь: кто за это заплатил? Это тонкая социальная грань отношений между обществом и наукой. Очень сложно соблюсти эту грань, потому что каждый участник этих отношений преследует собственные цели: ученый хочет проводить исследования, журналист — расследования. И вопрос даже не в передаче информации обществу, а в построении доверительных отношений в научной коммуникации.
Андрей: Мне кажется, что научная коммуникация важна для науки больше, чем для общества. У людей уже есть все, что нужно, как им кажется, в плане знаний, мнений, и для них не так неважно, истинно это знание или нет — оно должно быть им полезным. И институту науки важно понять, что он больше не единственная система идей и мнений, доступная людям. Он даже не единственная система доступа к научному знанию — монополия потеряна. У людей есть вопросы, и они могут выбрать альтернативные источники для ответов: религии, мифологию или медиаконтент, который ничего не имеет общего с наукой как, например, Википедия. Получить одобрение общества — это большой вызов для многих научных институтов, а ведь общество в той или иной мере поддерживает науку не только финансово с помощью налогов, но и просто посылая своих детей в университеты для обучения. Если в XVII—XVIII вв.еках между учеными и людьми была какая-то граница и вертикальная иерархия, то теперь этого нет, или люди с ней не согласны. Сейчас идет переоценка системы знаний, типов верований, и каждый может выбрать, к какой стороне примкнуть. И здесь очень важны эксперты, которые также очень разные. Например, Евросоюз при принятии какого-либо решения опирается не только на мнение ученых, но и на мнение общественных групп и сообществ. Поэтому научная коммуникация — это не только продвижение науки. Это понимание социального значения науки.
Питер: Ученым нужно доверие и дарованное обществом право на то, чтобы утверждать, что глобальное потепление — это плохо. Ведь люди могут наслушаться мнений и подумать, что это не так. Но в то же время авторитет науки не должен быть абсолютным, иначе мы потеряем доверие общества. Это хрупкий баланс, который должна сохранять научная коммуникация.
Андрей: Мне бы хотелось сказать, что мы должны просвещать людей повсюду, везде и как можно больше, но надо понимать, что без социологической рефлексии того, что мы делаем, это может привести к обратному эффекту. Если вы будете пропагандировать научное знание в неакадемической и очень традиционной среде, то можете породить квазинаучные явления, интенсивную паранауку, например, квазимедицину или гибридное «знание» о влиянии кармы на уровень холестерина. Вы точно должны знать, что пропагандируете: просто передаете научное знание или способствуете формированию доверия к науке, уважения к ней. Мне кажется, что для людей, которые не сталкиваются каждый день с наукой и знают о ней только из опыта пользования бытовыми приборами, лучшей стратегией будет как раз привитие уважения к науке и научным институтам. Это нужно хотя бы для того, чтобы родители отправили ребенка в университет, чтобы они понимали, зачем это нужно. К науке должно быть сформировано общественное доверие, необходимо заключить новый тип общественного договора между обществом и наукой: вы же доверяете докторам, хотя ничего не смыслите в хирургии и кардиологии. Так же должно быть и в области науки.
Курс «Теория и практика научной коммуникации» организован Центром научной коммуникации Университета ИТМО и проектом РВК «Коммуникационная лаборатория» при поддержке холдинга GS Group.
