Почему вы выбрали для обучения в магистратуре направление «Научная коммуникация»?

По своему первому образованию я биофизик, окончил бакалавриат Нижегородского государственного университета имени Лобачевского. На определенном этапе учебы у меня была возможность переехать в Сингапур и развиваться в области биомеханики. Однако в какой-то момент планы начали меняться, а сроки поездки сдвигаться. Я очень переживал по этому поводу и решил, что буду параллельно искать другие варианты.

Можно сказать, что я сильно увлекся, и потому решил полностью поменять поле своей профессиональной деятельности. Я случайно наткнулся на интервью кого-то из Центра научной коммуникации Университета ИТМО и узнал, что в Петербурге открывается одноименная программа. Меня сразу подкупило то, что предстоящий набор — первый, а значит есть возможность построить что-то новое практически с нуля. Преимуществом стало и то, что сама программа в некотором смысле близка к науке и мне будет определенно легче понять происходящее, потому что «ну я же биолог».

Что вам запомнилось за время обучения в магистратуре?

Поскольку мы были первым набором, многое было в новинку не только нам, но и организаторам — иногда программа менялась буквально на ходу. Это было очень необычно, но в хорошем смысле.  Бывало так, что в Петербурге появлялся спикер, который будет здесь только один день, но его экспертиза неоспорима. Тогда кураторы умудрялись перекроить расписание и организовать лекцию. Может, это и бьет по вашим планам, но само наполнение программы точно от этого только выигрывает.

Что меня сразу поразило, так это то, насколько ребята из Центра научной коммуникации, преподаватели и партнеры были открыты. Все готовы были предложить стажировку, работу и, конечно, охотно делились своим опытом.

Насколько сложно было переходить от естественных наук к гуманитарным?   

Самым сложным в обучении сперва, наверное, была креативная часть. Нужно было постоянно писать тексты, придумывать концепции, даже брать интервью. Естественно, классические биологи таким занимаются не часто. Вот, например, мой диплом был посвящен представлению образа ученых в комиксах. Я с детства был адептом гик-культуры, любил комиксы, поэтому и выбрал эту тему. Но с чего начать и как подступиться, я не представлял.

Осложнял дело и мой биофизический бэкграунд. Как оказалось, задать научную проблему за пределами «мокрой» лаборатории не менее сложно, чем в ее стенах. Здесь свой исследовательский инструментарий, свои традиции и свои правила, которые могут сильно отличаться от биологических. Пришлось адаптироваться, что-то учить, понимать с наскока и читать уже «гуманитарных» классиков. Кстати, было сложно пересмотреть и свое личное отношение к комиксам, перестать быть фанатом и попробовать стать исследователем. 

Во время обучения, насколько я знаю, вы ездили в Японию, не могли бы вы рассказать об этой поездке?

Это была программа обмена, организованная Молодежной палатой японского правительства. Я попал в нее на втором курсе магистратуры. Кураторы с научной коммуникации знали, что я всегда мечтал там побывать, и предложили податься. После этого было собеседование и подтверждение знания английского. Так я и попал на программу.

Для меня поездка — бесценный опыт, который позволил понять, насколько различаются наши культуры. В Японии меня поразила продуманность каждой детали, любого элемента, даже самого незначительного. Мой любимый пример — поезда в метро. Во-первых, среднее опоздание поезда в Японии меньше 0,1 секунды, это поражает уже само по себе. А во-вторых, между подходящим вагоном и платформой практически отсутствует зазор. Мне кажется, что многое там построено на бесконечном стремлении к идеалу.  

От учебы к работе

Уже во время обучения вы начали участвовать в разных проектах по популяризации науки, как это произошло?

Сам образовательный процесс располагает к этому. К примеру, один из партнеров программы — Фонд профилактики рака, возглавляемый Ильей Фоминцевым. Илья, как приглашенный лектор, обратился к магистрантам с предложением поучаствовать в проекте, связанным с вакцинацией. Если честно, то я очень смутно помню его детали. С нашей стороны нужно было собирать данные, статистически их анализировать, а по итогу опубликовать несколько популярных материалов. Когда проект закончился, Илья сказал, что у него есть идея нового медиа о профилактике рака и предложил поучаствовать. Там я работал на начальных этапах реализации проекта, участвовал в написании ТЗ, встречах с программистами, обсуждал с коллегами, какие темы надо освещать и так далее. Немного жаль, что в скором времени я ушел в Biocad и самого запуска уже не застал.

После этого я некоторое время работал в проекте «Интересные статьи» Миши Кафанова. Мы публиковали подборки лучших материалов российских и иностранных СМИ за день. За это время я существенно подтянул знание медиа-ландшафта, стал лучше понимать разницу между демократическими и республиканскими СМИ и даже узнавать отдельных журналистов по стилю. Всего у нас был список из примерно 600 источников, которые мы мониторили в течение дня. Лучшие, на наш взгляд, статьи мы собирали в подборку и публиковали. В общем, идеальная работа для того, кто так или иначе хочет связать карьеру с текстами.

Насколько вам в этот момент пригодились знания из магистратуры по научной коммуникации?

Когда я впервые увидел эти 600 источников, то понял, что благодаря магистратуре многие из них уже читаю. Это несколько сбавило первоначальную панику от 600 строк в Excel. Также мне помогли знания, полученные на курсе по научной журналистике, было легче придумывать короткие подводки, писать письма, работать со структурой текстов и интервью.

Ну и конечно, неоспоримая фишка программы — контакты. За время обучения твоя телефонная книжка серьезно разбухает, ты знакомишься с потенциальными работодателями, экспертами и видными лицами индустрии. Нетворкинг здесь — часть образовательного процесса. Даже мое текущее место работы связано с магистратурой.

Каким образом?

Около двух лет назад компания «Севергрупп Медицина», управляющая компания сети клиник «Скандинавия», начала искать сотрудников для открывающегося научного отдела и вышла на Центр научной коммуникации Университета ИТМО. Нынешний руководитель центра — Дарья Денисова — связала меня с будущим директором отдела как потенциально подходящего кандидата с биологическим бэкграундом. Собеседование прошло отлично, и так я стал научным коммуникатором компании. 

В чем состоит ваша задача?

У меня два основных направления работы: во-первых, я проверяю и анализирую то, что публикует клиника. То есть я смотрю, насколько наши статьи соответствуют научной действительности. Во-вторых, я делаю саммари по разным вопросам, смотрю, насколько эффективен тот или иной метод лечения или например, влияют ли фитнес-трекеры на снижение веса. Прочесываю базы научных публикаций, смотрю первоисточники и делаю короткое резюме, чтобы руководство могло лучше оценить перспективы внедрения технологии в клинике.

Это безумно интересная работа — я очень люблю закапываться в статьи. Ты можешь начать разбираться с технологией чипированных анализов крови, а через несколько часов обнаружить себя в книге по истории гидропоники. Благодаря этому ты постоянно узнаешь что-то новое, пропускаешь через себя гигантское количество информации.

Вам помогает в этой работе ваш биофизический бэкгрануд?

Думаю, что без него мою работу было бы невозможно делать или, во всяком случае, это было бы значительно сложнее. Наличие первого классического естественного образования здесь не то что бы делает тебя экспертом, но позволяет разобраться в теме, адекватно подойти к анализу. А вот благодаря школе по научной коммуникации ты можешь собрать вместе разрозненные факты и написать адекватный обзор.

Лично мне еще помогает наукометрия. Если вкратце, то с ее помощью можно косвенно оценить рейтинг журнала, его положение в релевантном научном сообществе. Даже если вы не эксперт в конкретной области, вы с определенными натяжками сможете найти достойные источники. Сразу оговорюсь, что использовать эти инструменты нужно аккуратно и не стоит на них всецело полагаться.

Кандидатская диссертация

Получается, вы перекочевали из области точных наук в гуманитарную сферу. Как это изменило ваш взгляд на споры между технарями и гуманитариями?

Когда я был биофизиком, я однозначно был заложником стереотипа о физиках и лириках, думал, что есть естественные науки и на этом все. Сейчас я понимаю, что это очень узкое представление [о науке]. Антропологи, социологи, философы, может, не так часто прибегают к точным измерениям, но относиться к ним свысока — стопроцентная ошибка. В конце концов, ведь греческие философы тоже ставили эксперименты для проверки выдвинутых ими гипотез.

А чему посвящена ваша кандидатская работа?  

Я изучаю трансформацию научного знания в современном университете — смотрю, как преобразуется некое «кристально чистое» научное знание, полученное в результате эксперимента после того, как оно становится достоянием общественности.

Пытаюсь понять, что происходит, когда ученый пишет статью, как это знание модифицируется его коллегами и редакторами, которые эту статью читают или используют ее в своих работах или при проектировании учебного курса.

Какие результаты вы уже успели получить?

Ну например, существует такой феномен, как публикационный минимум для организации. Фактически на законодательном уровне утверждено количество публикаций, которое должна сделать научно-образовательная организация в определенный период. Из-за этого некоторые вузы, которые традиционно не готовили большое количество статей, к примеру, консерватории и художественные училища, должны публиковаться в индексируемых журналах. Преподаватели музыки, живописи вынуждены подстраиваться под эти требования.

И вот, например, сотрудники одной консерватории, с которыми мне довелось поговорить, рассказали мне об интересной, на мой взгляд, дилемме, которая у них возникает. Существует не такое большое количество научных журналов, посвященных музыке и ее изучению, при этом многие из них презираются сообществом профессионалов. А вот наиболее почитаемые среди музыковедов журналы не индексируются. В результате им приходится выбирать — закрывать показатели или повышать свой статус в сообществе.     

Сам я не склонен оценивать отсутствие научных статей как нечто плохое. Некоторые ученые предпочитают монографии, другие «отчитываются патентами», а некоторые просто работают в той области, где публиковаться не принято. 

А есть ли вообще положительные примеры, когда стимуляция публикационной активности может пойти на благо?

Тут же важно то, как подходить к стимулированию. Ведь если вы устроите своеобразный наукометрический надзор, то количество публикаций, может, и возрастет, но вы можете потерять в качестве, подтолкнуть ученых к необязательному дроблению научных работ или даже организации картелей цитирования. С другой стороны, опубликованная работа — возможность застолбить за собой результат, рассказать коллегам по всему миру о вашей работе и найти потенциальных партнеров.