Технологическая сингулярность и «олдфаги»
Сегодня мы пытаемся взять лучшие мировые практики управления развитием и совершенно по-новому развернуть направление, в котором движется Россия, чтобы совершить прорыв в будущее, несмотря на ограничения. Сам подход управления Национальной технологической инициативой взят из тех практик, которые рождаются в сфере IT, в онлайне, в проектировании сложных информационных систем. НТИ проектируется прямо противоположно тому, как Россия до сих пор управляла инновациями на государственном уровне; для начала мы стараемся не использовать слово «инновации». Проектирование никогда не бывает конечным: НТИ — нечто среднее между системой, проектом, движением и идеологией, это большое количество итераций, непрерывное тестирование тех гипотез, которые мы выдвигаем.
Мы сейчас находимся в условиях, когда на наших глазах формируются новые смыслы, когда те основания, на которых мы строили свои системы, вдруг стремительно устарели. Мы ждали технологическую революцию и, наконец, дождались: судя по всему, то, что сейчас происходит, является самой большой революцией в истории человечества. Может быть, прорыв можно сравнить с добычей огня — в любом случае, он значительнее, чем изобретение письменности. После Октябрьской революции в СССР была распространена теория перманентной революции, одним из идеологов которой был Лев Троцкий — суть ее сводится к тому, что революция не ограничится территорией бывшей Российской империи, а распространится по всему миру. Мы сейчас как раз ее и наблюдаем, но это революция технологическая. Английский термин, который используется для описания этого процесса — сингулярность: экспоненциальный рост технологий, который несет как бесконечные возможности, так и бесконечные угрозы.
Чиновники, венчурные инвесторы и руководители разных толков сегодня часто используют слово «мобилизация» и не очень понимают, что это такое. Мобилизация как концепция уже больше года как устарела, и если вы говорите о том, что мир «мобилизируется», вы — невежда, вы описываете этап, который уже закончился. Потому что спустя пять лет быстрого роста Uber появился новый подход: в Uber есть центральное звено, которое контролирует уровень вознаграждения таксиста, протоколы лояльности, отношения с клиентом и так далее. Те решения, которые разрабатывают сейчас, убрали и этого посредника. Взят тренд на геймификацию и использование распределенного реестра — блокчейнизацию. Оказалось, что централизованные системы вообще не нужны.
Мы часто переоцениваем некоторые цифровые платформы: я, что называется, «олдфаг», примерно в 2001 году написал большую статью про потенциал торрентов — о том, что мы на этом протоколе можем построить распределенную базу знаний, великолепную систему управления научной деятельностью и много всего другого. Но мир решил, что торренты — only for porn, и протокол начал использоваться в основном для двух приложений — скачки больших объемов видео и для мессенджеров нового поколения. Иногда мы бываем чересчур оптимистичны, но базовый тренд на сегодня ясен: растет скорость технологических изменений, уменьшается количество посредников, зависимость здесь абсолютно прямая.
Форсайт на коленке
Мы вышли в мир, в котором прогнозирование стало не эзотерической компетенцией, а довольно простой штукой. Я могу за пять минут научить вас тому, как стать мегапрогнозистом мирового уровня: в ближайшие двадцать-тридцать лет будут сбываться все ваши предсказания в любой отрасли, будь то туризм, жилье, дороги, строительство, что угодно. Вы берете какую-либо сферу, говорите, что в ней будет расти скорость технологических изменений, все нынешние посредники потеряют работу, а те слова, которые используют для описания этой сферы сегодня, устареют, и их можно будет выбросить на свалку истории. Посредников заменят управляющим программным обеспечением — в центре каждого из рынков будет цифровая платформа.
Попробуем представить, каким будет, допустим, автомобилестроение. Универсальное транспортное средство 2035 года — смартфон на колесах. Двигателя внутреннего сгорания в смартфоне нет, и можно сказать, что транспорт будет электрическим. Если миниатюризация водородных топливных элементов дойдет до определенной стадии, можно будет сказать, что транспорт 2035 года работает на гибридной модели энергопотребления, где литий-полимерные аккумуляторы используются одновременно с водородными. В большом количестве стран телефоны можно купить за доллар или получить бесплатно — вы платите не за сам гаджет, а за сервисный план по его обслуживанию. Что мешает продавать автомобили по тому же принципу? Сегодня они собираются на заводах — будут в гараже, чаще всего принадлежат лично водителю — будут принадлежать тому, что называется shared economy. Это удобно, и рынок «шеринга» автомобилей увеличивается примерно в четыре раза каждый год. Главным остается человек за рулем — так убираем руль. В итоге получаем универсальное транспортное средство 2035 года — бесплатное, «шеринговое», беспилотное, электрическое, собранное в гараже.
Это простое упражнение, но оно работает: мы строили похожие прогнозы, и они последовательно начали сбываться. Мы придумывали новые направления развития технологий на форсайт-флотах, которые проходят уже пять лет, и сейчас у нас есть десятки стартапов, которые работают по этим направлениям. Например, о русских MOOC мы говорили на форсайт-флоте, по-моему, в 2012 году, а в прошлом году начали массово появляться компании по биомониторингу и использованию дронов для контроля строительства промышленных объектов, которые мы тоже обсуждали. Оценка стоимости одной из таких компаний — 10 миллионов долларов, и она, думаю, в ближайшее время вырастет еще раза в два. Технология работает, и на основе нее мы и запустили Национальную технологическую инициативу.
Дано
Сегодняшнюю экономику можно разделить на три части. Примерно половина мира, в котором мы с вами живем, — это остатки Советского Союза, аналоговая экономика. Это аналоговые ЖКХ, здравоохранение, образование, политика и так далее, нынешние крупные инфраструктурные решения тоже родом оттуда. Эти экономика и управление в ближайшие двадцать лет будут умирать по двум причинам. Первая — грустная: будут уходить люди, которые являются носителями уникальных компетенций того времени, заменить их некем. Вторая заключается в том, что эту экономику невозможно продлить, нельзя починить аналоговый станок, вышедший из строя. И мы видим, что государство, когда нужно решать сложные конструкционные проекты, вынуждено ограничиваться остатками материальных средств, созданных в советские времена. Особенно позорно это выглядит в авиастроении. По нашим оценкам, за двадцать лет эта экономика сожмется примерно в десять раз.
Вторая часть — импортируемая экономика, импортируемое управление и все, что с этим связано. Станки — это производство средств производства, но примерно 99% станков сегодня ввозятся в Россию из-за границы. У нас нет базовой технологической основы для того, чтобы создать современную конкуренцию. Эксклюзивных поставщиков в мире очень мало, так как мало уникальных компетенций — если вы кому-то не понравитесь, ваши обязанности передадут Китаю. К тому же, если вы не находитесь на вершине пирамиды извлечения прибыли, вам платят копейки, то есть за место в технологической цепочке вы будете получать 3−5% гарантированной маржи. На них вы никогда не построите современную экономику, если у вас, конечно, нет миллиарда бесплатных рабочих рук. В этом случае можно и сокращать издержки, и, например, «угробить» экологию. Готовы ли мы платить за экономический рост превращением Петербурга в Пекин? Жить там невозможно, их смог — это уникальное явление природы, и строительство экономики таким образом означает бесконечное презрение к человеческой жизни. Объемы импортируемой экономики в ближайшие двадцать лет, к сожалению, останутся прежними, мы не можем заместить огромное количество технологических процессов, но должны стараться это делать.
Есть еще 5%, которыми мы можем гордиться: это экономика, продукты которой мы продаем в другие страны. В основном это информационные технологии и немножко остатков двух советских мегапроектов — ракетно-космического и ядерного. Здесь также есть дискуссия о том, что следует развивать внутренний рынок. Но Россия — маленькая страна, у нас крошечный внутренний рынок. Считается, что минимальный объем внутреннего рынка, на который можно выводить собственные продукты, — 500 миллионов человек, из которых как минимум 200 будут активными покупателями. У нас же реальный вклад в ВВП совершает порядка 10 миллионов человек, остальные 135 — это дети, пенсионеры и все, кто в той или иной форме социально обеспечиваются государством: условные пять миллионов охранников, десять миллионов бухгалтеров и так далее. Такие профессии — дополнительный налог на российский бизнес.
Кто виноват
История ближайших двадцати лет очень простая: советская экономика схлопнется в десять раз, импортируемая останется на прежнем уровне, и если мы не будем лежать на печи, то сможем прорывные 5% превратить в 50%. На это и направлено внимание Национальной технологической инициативы — стимулировать появление новых российских компаний, которые быстро растут, выходят на мировые рынки, но при этом сохраняют центры разработки и налогообложения в России.
При этом сохраняется много причин, по которым этого сделать нельзя. У нас дурной климат: не только в прямом, но и в инвестиционном смысле — нас не очень любят инвесторы. У нас много «друзей», они все разные и мы иногда ссоримся. У государства больше нет денег, и в ближайшее время не будет: нефтяной век стремительно заканчивается, и, несмотря на то, что российских нефти и газа еще много, доходы от них больше не будут являться источниками для инвестирования. Соответственно, государственные инвестиции в сферу человеческого капитала будут только уменьшаться, хотя публично об этом заявлять, возможно, не будут. Страна взяла на себя огромные обязательства по поддержанию обороноспособности, а если вы взглянете на демографическую пирамиду, то увидите, что к 2035 году количество пенсионеров вырастет настолько, что на поддержку пенсий даже на нынешнем уровне будут уходить все дополнительные доходы, которые у государства будут возникать. Отдельные прорывные проекты будут получать финансирование, но той нефтяной роскоши, которая в последние десять лет проливалась в том числе на науку и образование, больше не будет. Ну и, наконец, под натиском «технологического Троцкого» будут падать те отрасли, которые мы считали защищенными. Мы думали, что с самолетами и железными дорогами все хорошо, они будут сохранять свои возможности, приносить гарантированную прибыль и поддерживать занятость населения, но нет. Судя по всему, противные амбициозные интернетчики добрались до «нормальных» областей и нагло принялись их переделывать.
…и что делать
Можно ли в условиях этой модели что-либо реализовать? Во-первых, мы можем брать лучшие мировые практики: посмотреть, что делает чемпион, и скопировать у него. В краткосрочном периоде это приносит ошеломительный эффект, весь Проект 5−100 структурирован именно мотивацией «учитесь у лучших». Но если вы гонитесь за лидером, то никогда сами ими не станете — у конкурентов всегда будет на порядок больше ресурсов, чем у вас.
Во-вторых, есть то, что можно назвать археологическими практиками. Наши отцы, деды и прадеды делали многое в более тяжелых условиях, чем мы, и мы можем у них учиться. Это мы делаем сегодня, например, в рамках проекта WorldSkills. Нам пришлось разгребать настоящие авгиевы конюшни, но за четыре года удалось создать систему, когда в стране каждый год выпускается несколько тысяч сверхкомпетентных рабочих, которые, я уверен, по ряду компетенций «уделают» студентов Университета ИТМО, хотя и учатся в техникумах и колледжах. Оказалось, что рабочие профессии — это еще и инженерный дизайн CAD, промышленный дизайн, графический дизайн, что токарь, который работает на станке с ЧПУ, — на самом деле программист, и так далее. Сегодня самая сильная в стране команда по мобильной робототехнике — из магнитогорского колледжа, и ни один вуз в стране не смог создать команду, которая выполняет технологические операции лучше, чем они. Токарь, который готовился выпуститься из колледжа с зарплатой в тридцать тысяч рублей, но стал чемпионом WorldSkills, зарабатывает сто восемьдесят тысяч, сварщики — за двести.
Итак, берете любую сферу, и используете в ней лучшие мировые практики, лучшие советские практики, технологии мышления и работы с будущим. Также нужны постоянные эксперименты: нужно не бояться ошибок, главное, чтобы они были быстрыми и дешевыми.
Таланты, ау
Новые рынки и примеры новых технологий, надеюсь, все видели, теперь о том, в чем Университет ИТМО силен, — о талантах. В этом мире уже с двадцатых годов фактически не нужны кадры: раньше на заводе могли работать пять тысяч человек, сейчас — всего пятьдесят человек. По большому счету нужны всего три ключевых компетенции. Нужно качественное управление, качественные технологи, которые могут одновременно принять задачу заказчика, сделать систему, провести тесты и завершить работу. А в середине должен быть оптимизатор, который работает на постоянное повышение эффективности процессов управления, на связь сугубо человечных процессов с бесчеловечными — роботизированными. В рамках этой модели мы наконец можем преодолеть то, о чем говорится в надоевшем анекдоте про «место проклято».
Повторюсь, в центре всего — человек, который программирует процесс, оптимизирует, «аутсорсит» и так далее. Он один может заменить десять, пятьдесят, сто человек, и ваши выпускники лучше всего доказывают этот кейс на примере последовательной истории успеха ВКонтакте и Telegram. Здесь мы вводим важное понятие — экстремумы: не просто чемпионы, которые могут делать что-то лучше других, а таланты, которые развивают нечто в еще не вполне понятном направлении. Важно вовремя их «поймать» и понять, как с их помощью оптимизировать решения практических задач. Есть огромное количество людей, которые находятся настолько глубоко в собственном мире, что никогда не пойдут на открытый процесс соревнований, и нужно научиться их вытаскивать.
Помним о том, что посредники в будущем будут не нужны, в том числе между талантами и потребителями того, что они строят, поэтому мы создаем новые модели работы с талантливыми ребятами. У нас есть отдельная дорожная карта по развитию кружкового движения, мы собираемся перезапустить кружки как систему создания и проектирования будущего страны. Прежних олимпиад тоже недостаточно, нужны принципиально новые конкурсы. Этой весной с тремя политехническими университетами — петербургским, томским и московским — мы провели олимпиаду, финал которой прошел в «Орленке». Дети там не решали абстрактные задачи — они объединялись в команды и выполняли сложнейшие инженерные задачи под рынки будущего вместе с компаниями и менторами, которые лучше всех в этом будущем разбираются. Нам нужна большая общественная кампания по наставникам и создание системы, в которой люди, добившиеся успеха, смогли бы прийти в школу или вуз и поделиться опытом. Мы будем пытаться заставить Минобрнауки изменить подход к управлению в вузах, чтобы не было требований наличия степени, без которой кафедра не может взять к себе талантливого преподавателя на полставки.
Альтруистичный ген
Понятно, что для роста компаний на новых прорывных рынках нужен принципиально новый подход управления. Нам нужна наука, которая, даже будучи фундаментальной, в качестве побочных выхлопов выдает технологии. Нам нужны не кадры, а таланты, не министерства, а сервисы. Если мы сумеем построить такую систему, подавляющее большинство институтов развития можно будет закрыть, в том числе тот, в котором работаю я. И все это нельзя построить как государственную систему: должен быть сегмент, в котором компании договариваются между собой — о том, как заходят на рынки, как проводят слияния и поглощения. Нужна общественная поддержка — без нее эта история не случится. Но в то же время мы не хотим излишнего пиара, чтобы не повторить судьбу предыдущих инновационных проектов. Нам нужны не хвалебные статьи и телесюжеты в ведущих СМИ, а системная работа, системные взаимоотношения — не вас со мной, а вас друг с другом.
Для того, чтобы все это было реально, мы концентрируемся на выращивании компаний, организаций и общественных движений, в которых есть то, что мы называем «геном НТИ». Компаний, которые работают как в физическом, так и цифровом мире, которые предпочитают сетевую, а не иерархическую организацию, где инженеры предпочитают общаться напрямую — без менеджеров, и которые могут строить долгосрочное видение в условиях неопределенности, понимая, что мир очень быстро меняется. Очень надеюсь, что ваш университет станет одной из точек, которые смогут создать это самое будущее 2035 года.
