Сейчас вы работаете в UCL (University College London) на кафедре биомедицинской инженерии. Какими проектами занимаетесь?
К UCL я присоединился семь лет назад после защиты PhD в Шотландии. Первые три года я занимался фотоакустической визуализацией (метод биомедицинской визуализации, основанный на фотоакустическом эффекте; при фотоакустической визуализации неионизирующие лазерные импульсы доставляются в биологические ткани), так как я лазерщик. Я собрал лазерную установку и производил визуализацию тканей. Мы также проводили различные эксперименты, в том числе на животных. У нас была целая команда, я отвечал за несколько процессов, в том числе за обработку данных.
Ваши работы были связаны с исследованием рака?
Не только, потому что фотоакустика может использоваться как для раковых тканей, так и для того, чтобы понять, где находятся нервы, а где — сосуды. Если используешь для этой задачи ультразвук, то сложно понять, что есть что, на ультразвуке нервы и сосуды одинаково выглядят, а фотоакустика позволяет увидеть различия.
Затем последовал другой проект — GIFT-SURG, в котором я отвечал за разработку инструментов для операций на беременных женщинах, моя работа была связана с оптической частью. Сейчас я развиваю собственный проект, он связан с 3D-печатью. Когда я работал с различными материалами, я размышлял, что я могу привнести нового? Работа над чужим проектом в команде — это хорошо, однако, если хочешь развиваться не только как инженер, ты не можешь все время работать над чужими проектами. Мне пришла в голову идея создания 3D-принтера, который смог бы печатать материалы нового образца.
Если смотреть на материалы для 3D-принтера, то это либо пластик, либо нечто похожее на резину. Проблема в том, что они непрозрачны для ультразвука. Если врач хочет сделать эксперимент, обучить студентов или протестировать процесс перед операцией на человеке, нужна моделька. Иногда эксперименты производят на трупах, иногда на коммерческих моделях, но они не очень реалистичны, и это очень дорогое удовольствие. Я нашел композицию материалов и создал свой 3D-принтер, который может производить мягкие модели, похожие на человеческие ткани и пропускающие ультразвук, — таким образом, можно делать модели почек, ног, рук и других частей тела. Я не использую биологические реактивы, только химические симуляторы. Моя идея — создать трехмерную модель наподобие силикона, но не силиконовую (силикон не пропускает ультразвук).
В это же время мою разработку можно использовать в экспериментах. Я работаю в центре, где многие группы разрабатывают новые технологии, которые нередко требуют испытаний на животных. Чтобы получить этическое одобрение такой операции, необходимо убедительно доказать ее необходимость — реалистичные модели вполне подходят для этого.
В этом проекте я объединил свои навыки из разных сфер. Также я сейчас работаю над созданием малого инновационного предприятия, которое будет поставлять такую продукцию вузам, больницам и компаниям.
Давайте воссоздадим ретроспективу того, как вы пришли к позиции в университетском колледже Лондона после выпуска из Университета ИТМО?
На последних курсах обучения в Университете ИТМО я проходил практику в ЦНИИ конструкторских материалов «Прометей», куда я попал интересным образом. Я был на лазерной конференции с другом, и когда мы возвращались домой, в маршрутке увидели человека, которого видели на конференции — мы с ним заговорили, и оказалось, что он работал в «Прометее». Мы обсудили возможность пройти там стажировку и уже через три месяца туда устроились. Мне предлагали остаться в «Прометее» после выпуска из университета, но к тому времени у меня уже была семья, а зарплата была небольшой.
Во время поисков и собеседований я пробовался устроиться инженером на завод Ford, параллельно стал подавать заявки на PhD за рубежом. Одну из них одобрили, и я оказался в Шотландии в университете Данди. Там я провел три с половиной года.
Есть существенный дисбаланс между докторской в России и за рубежом. Так, в России ты защищаешь сначала кандидатскую и только потом докторскую — на все уходит порядка восьми лет, а в Европе за три с половиной года ты делаешь сразу докторскую. По этой причине, когда ученые из России приезжают делать карьеру в Европу с докторскими из России, они получают стартовые позиции, но по факту у них гораздо больше опыта, чем у их зарубежных коллег. Мне было проще, потому что я уехал молодым и защищался уже там, хоть мне и предлагали делать кандидатскую в ЦНИИ «Прометей» и в Университете ИТМО.
К вопросу переезда я подошел практично: я мог переехать сам и перевезти семью, моей стипендии нам хватало на проживание, и я немного подрабатывал. В России у меня таких условий не было. Переезд не был запланирован, все произошло спонтанно и быстро. Я никогда не стремился уехать из России, не планировал делать карьеру в академическом поле, думал, стану инженером на заводе. Сейчас я понимаю, что решение переехать в другую страну было огромным шагом, изменившим мою жизнь.
Как вы получили позицию в Лондоне?
Я защитил докторскую по полупроводниковым лазерам и решил расширить опыт — поработать с волоконными лазерами. Мой экзаменатор предложил приехать к нему на лето в университет Астона (Бирмингем). В это же время я получил позицию в Уэльсе, но туда ехать не очень хотел. Стал искать варианты: подался на две позиции в Кембридже и UCL и обе получил. При этом могу сказать, что без протеже на общих основаниях попасть на хорошую позицию очень сложно, обычно хорошая работа достается по личным рекомендациям. В итоге мы с семьей приняли решение, что хотим жить в Лондоне, к тому же атмосфера в UCL мне понравилась больше, чем в Кембридже. Что еще смутило — в больших университетах вроде Кембриджа одно неловкое движение может загубить карьеру.
Если хорошие позиции достаются по рекомендациям, как вам удалось заполучить столько мест, готовых вас принять, без протеже?
Я попал в окно, когда не хватало специалистов. Открытых позиций было много, к тому же сыграло роль мое портфолио. За период получения PhD я опубликовал четыре научных статьи, где был первым автором. Это хороший результат, обычно за такой период публикуется пара статей. К тому же у меня было статей восемь, где я был не первым автором. Публикации очень заинтересовали руководителей научных групп.
Несмотря на отсутствие конкретных планов в академическом поле, у вас же была стратегия, как вы хотели выстроить свою карьеру? Был ведь намечен конкретный план, когда вы выпускались из Университета ИТМО?
Глобально по жизни план, конечно, был всегда. Когда я был в 11 классе, понимал, что хочу работать с лазерами. Когда учился в Университете ИТМО, я делал перерыв в обучении, это был осознанный шаг. В университете я учился отлично и окончил его с красным дипломом. Так случилось не потому, что я был суперумным, а потому что знал, чего хочу — для диплома ходил и пересдавал экзамены на высшую оценку, преподаватели шли навстречу, принимая во внимание мои стремления. В этом смысле в России гораздо легче договориться с преподавателями, чем в Европе, где знания оцениваются строго письменным экзаменом.
При этом, помимо планов, мне важны мои ощущения. Когда я поступал в Университет ИТМО, я параллельно подавал документы в СПбГУ, однако, придя в ИТМО, почувствовал, что это мое место. Также получилось с Кембриджем — понял, что не мое. Мне поступало несколько предложений по работе из компаний в Германии, но мы решили, что хотим жить в Великобритании. Думаю, когда ставишь долгосрочные цели, видишь больше перспектив.
Вы поработали в свое время в России и затем в Англии. Существует ли какая-то разница в том, как нарабатываются и используются связи в этих странах?
Разницы нет, все одинаково. Если ты коммуникабелен и общаешься, если ты завязываешь дружественные отношения (но не обязательно дружбу), то это тебе на руку. Пример — как я попал на стажировку после короткого разговора в маршрутке.
Мой совет студентам: если после выпуска хотите хорошую работу по специальности и с перспективой роста, то на третьем-четвертом курсе нужно начать нарабатывать профессиональные связи — ходить знакомиться, узнавать специфику работы той или иной компании, проситься на стажировки. На первых курсах советую концентрироваться на учебе — я работал, совмещать было трудно. Однако, если после второго курса ты не ходишь по компаниям, которые в перспективе должны тебя нанимать, ты многое упускаешь. Также надо быть готовым делать не только то, что нравится. Например, у меня с программированием в вузе было не очень хорошо, но потом мне пришлось освоить его.
Как сейчас нетворкинг влияет на вашу деятельность? Есть интересные примеры того, как рождались проекты или исследования из новых связей?
Это единственный способ делать проекты. Если берешься делать все сам, шансы на успех крайне малы: нужны компании-партнеры, представители других университетов. Например, если ты хочешь повышение, то тебе нужны рекомендации профессоров других университетов, соответственно, ты должен регулярно общаться с ними на конференциях. Поэтому доклады — не самая важная часть таких мероприятий, главное — вручить свою визитку и объяснить, чем можешь быть полезен. Не сразу из новых связей рождаются проекты, они могут вообще не появиться. Однако, если идея все же появится, я буду знать, к генеральному директору какой компании могу обратиться.
Большие хорошие проекты делаются только с помощью связей. Сейчас я разрабатываю крупный проект, в котором 10 разных партнеров, попал я туда опять же не самым классическим образом. Я был знаком с девушкой из Германии, в Сан-Франциско я заступился за нее на улице, и мы сдружились. Она мне и рассказала про проект на несколько миллионов. Это сложный проект, его идея — создание медицинского прибора, который поможет при различных процедурах, например, при фотодинамической терапии. Прибор будет использован как для обнаружения злокачественных опухолей, так и для их диагностики и лечения. Этот проект только запустили.
Связи можно приобретать везде — на улице, в маршруте, метро, на обеде… Однажды я получил контакт в самолете: разговорился с соседом, оказалось, что мы можем сотрудничать. Мне не очень сложно наращивать связи, так как я экстраверт, люблю общаться, однако и интроверты могут так делать, главное — планировать, куда хочешь пойти и что для этого надо сделать.
В феврале вы были на встрече выпускников в Лондоне, организованной Центром взаимодействия с выпускниками Университета ИТМО. Как вы относитесь к идее ассоциаций выпускников вуза и последующей поддержке друг друга? На Западе это работает несколько иначе из-за давней традиции, однако и в России сегодня стремятся создавать комьюнити выпускников.
Если смотреть на топовые университеты вроде Оксфорда или Кембриджа, то там это обязательное условие. У них нетворкинг на таком уровне, что после выпуска ты в любом случае будешь общаться со своими выпускниками по работе. У них есть специальные платформы для общения, также некоторым предоставляют льготы — посещение бассейнов и так далее. Так, 80 % политиков в Великобритании — выпускники Оксфорда, в меньшей степени Кембриджа. Они вместе учились, а после выпуска попали в одну среду. Это традиция.
Почему так не работает в России? Думаю, это связано с советской ментальностью, когда люди привыкали очень выборочно и аккуратно общаться с другими людьми. Радует, что ситуация меняется и мы стараемся создавать комьюнити, однако могу сказать, что за рубежом банально даже русские семьи друг с другом не так жаждут общаться, как семьи других национальностей.
Я поддерживаю идею ассоциаций, первые три года для выпускника очень тяжелые. Я встречался со своими однокурсниками и видел, что многие страдали от отсутствия комьюнити, работы по специальности, они уходили из профессии. Собственно, по этой причине уехал и я, хоть и не собирался покидать Россию.
